Хворый пёс - Страница 104

К оглавлению

104

Сцинк насмешливо присвистнул:

— Большие сделки. Еще, еще, еще.

— Отец говорил, вы вроде коммуниста. Дескать, кто против развития, тот против Америки.

— А твой папаша, стало быть, патриот, да? Жизнь, свобода и погоня за комиссионными.

— А мать говорила, что вы — просто человек, который старался спасти любимый край.

— И здорово ляпнулся.

— Она называла вас народным героем.

Это Сцинка рассмешило.

— Твоя матушка, наверное, романтическая натура. — Он натянул купальную шапочку. — Ты тогда в детский сад ходил? Или в первый класс? Ты не можешь помнить, как тогда было.

— Мать и потом о вас говорила беспрестанно. Может, просто в пику отцу. Или втайне была на вашей стороне. Голосовала за вас, это я помню.

— Господи, ну хватит уже...

— Наверное, она бы вам понравилась. Мама.

Сцинк снял очки и вгляделся в свое отражение в блестящей решетке радиатора. Двумя пальцами поправил красный глаз, подровняв его по здоровому. Затем посмотрел на Твилли и сказал:

— Сынок, я не знаю, как тебе поступить с твоей жизнью. Ты видишь, что я сделал со своей. Но, наверное, для таких, как мы с тобой, в этом мире нет покоя. Кто-то должен все принимать близко к сердцу, иначе вообще порядка не будет. Для того мы и появились на этом свете — гневаться.

— Меня из-за этого заставили пройти курсы, — сказал Твилли. — Я не излечился.

— Какие курсы?

— «Как управлять гневом». Я абсолютно серьезно.

Сцинк расхохотался.

— Господи боже мой! А нет ли курсов по управлению жадностью? У нас их должен пройти каждый. И тех, кто не сдаст экзамен, брать за огузок и вышвыривать из Флориды!

— Я взорвал банк своего дяди.

— Ну и что? — воскликнул Сцинк. — Гнева нечего стыдиться, малыш. Иногда это единственно здравая, логичная и честная реакция. И не нужны никакие курсы, чтобы от нее избавляться! Можно спиться или застрелиться. А можно выстоять и дать бой сволочам. — Экс-губернатор задрал подбородок к небу и пророкотал:

Кто знает край далекий и прекрасный,

Где кипарис и томный мирт цветут

И где они как призраки растут

Суровых дел и неги сладострастной,

Где нежность чувств с их буйностью близка,

Вдруг ястреб тих, а горлица дика? 

— Я уже в этом краю, капитан, — тихо сказал Твилли.

— Знаю, сынок.

Сцинк медленно опустил голову; заплетенная в косы борода струилась прядями, словно серебристый мох, птичьи клювы стукнулись друг о друга.

— Лорд Байрон? — спросил Твилли.

Сцинк кивнул. Ему было приятно, что парень знает поэму.

— «Абидосская невеста».

Твилли потрогал рану через повязку. Действие анальгетика заканчивалось, но боль терпимая.

— Вы, наверное, слышали, что затевается крупная охота? — спросил он.

— Так точно, сэр.

— Случайно не знаете, где?

У Сцинка была возможность положить всему конец. Он не смог.

— Очень даже знаю, — сказал он и передал рассказ Лизы Джун Питерсон.

— И что вы об этом думаете?

— Охота на подставных зверей — подлость.

— Я не об этом.

— А, хочешь устроить засаду?

— Я все думаю о Жабьем острове, как не дать им построить мост.

Сцинк уставился на шоссе, где проносились машины.

— Что за идиоты? — Он будто разговаривал сам с собой. — Куда они все мчатся?

Твилли слез с капота.

— Могу сказать, куда я поспешу, губернатор. В Окалу. А по дороге куплю у дружелюбного торговца оружием мощную винтовку. Вам не нужно?

— Отдача вмиг вылечит твою грудь.

— Да уж, наверное, от боли глаза на лоб полезут. — Твилли выдернул у Сцинка из рук ключи от машины. — Раз не хотите со мной, могу подбросить до Лейк-Сити.

— Значит, вот как ты обращаешься с народным героем? В Лейк-Сити его!

— Тут жарко. Поехали.

— Я ничего не пропустил? — спросил Сцинк. — План уже есть?

— Пока нет. — Твилли облизал губы и свистнул собаке.

28

Пока Аса Ландо заправлял большой вильчатый погрузчик, Дургес грел руки о кружку с кофе. До восхода солнца оставалось три часа.

— Ты в этом уверен? — спросил Дургес.

— Он не шевельнулся со вчерашнего дня.

— Хочешь сказать, не просыпался?

— Нет, Дург. Он не шелохнулся.

— Но дышать-то дышит?

— Это да. Вроде даже кучу навалил.

— Слава тебе господи!

— Главное, нечего тревожиться. Джефи никуда не убежит.

Дургес вылил кофе на землю и вошел в изолятор №1. Аса Ландо заезжал на погрузчике с другой стороны. Подогнув колени, носорог лежал на груди; ветеринар назвал эту позу «грудинным отдыхом». Он также определил возраст животного — за тридцать — и употребил слово «ангиопластика», что Аса понял, как «на пороге смерти». Дорог был каждый час.

Дургес открыл стойло, и Аса въехал на погрузчике. Они не знали, спит носорог или бодрствует, и Дургес держал винтовку наготове. Эль Хефе будто и не заметил подъезжавшую машину. Дургесу показалось, что у носорога дернулось ухо, когда Аса Ландо осторожно подсунул стальные зубцы под массивное носорожье брюхо. Вилы начали медленно подниматься, и из щетинистых ноздрей носорога вырвался усталый вздох. Когда животное оторвали от соломенной подстилки, его бронированная башка свесилась, а жилистый хвост вяло отгонял роившихся слепней. Короткие толстые ноги висели неподвижно, словно четыре потрепанных серых бочонка.

— Теперь осторожнее. — предупредил Дургес, когда Аса Ландо выехал задом из стойла и направился к грузовику с платформой. Дургес изумился: висевший в восьми футах над землей, носорог был покорен, как черепаха из зоомагазина. Вероятно, успокаивающий укол ввергнет его в кому.

104