Хворый пёс - Страница 51

Вода доходила уже до колен, не побежишь. Мальчика сковал холод, будто в спину воткнули ледяную пику. Сквозь пелену в глазах он различал силуэты морских птиц, что, ныряя и взмывая, кружили над мутной пеной. Почему они просто не поднимутся и не улетят подальше от Залива? Но глупые создания из перьев и костей слепо бились в монолит зданий. Птицы с разлету врезались в окна, балконы, маркизы и раздвижные двери; скоро фасады многоэтажных громадин сверху донизу покрылись кровавыми кляксами. Отцовского голоса Твилли уже не слышал.

Твилли зажмурился, чтобы не видеть, как умирают птицы. Он остановился; ледяная вода поднялась по пояс, скоро она его прикончит. Почему на юге Флориды такая холодная вода? На широте двадцать шесть градусов! И тут пришел простой ответ. Вода такая холодная, потому что солнце ее не прогревает, чертовы небоскребы не пропускают ни единого луча, погружая Залив в вечную злую тень. Вот почему так холодно. Точно.

Твилли решил поплыть. Вода доходила до подмышек; яростно стараясь дышать ровно, Твилли странно попискивал, точно древесная лягушка. Ну уж нет, нетушки! Плыть — это он здорово придумал. Плыть на спине, пусть прилив поднимет его до какого-нибудь дома, и он выберется из этого ледяного супа. Он будет лезть и лезть, высоко, пока не обсохнет, будет карабкаться, словно хитрый лягушонок. Вода-то когда-нибудь спадет, ведь так?

Во сне Твилли открыл воспаленные глаза и поплыл, со всхлипом хватая воздух. Он подплыл к дому высотой этажей в тысячу и ухватился за балконные перила. Повис, надеясь набраться сил. Вокруг в пене качались тела птиц, темная масса с расколотыми клювами, скрюченными желтыми когтями и растрепанными окровавленными перьями...

Мальчик старался подтянуться и вылезти из ледяной воды на сухой балкон, но сумел лишь достать подбородком до перил. На балконе в мокрых мешковатых шортах стоял его отец, Маленький Фил. Он протягивал сложенные ковшиком руки, где сидели сотни крохотных полосатых жаб с выпученными глазами и раздувшимися мордами. Они так немилосердно верещали, что закладывало уши.

Твилли закричал, закрыл глаза, выпустил перила и упал спиной в поток. Течение закружило его, как бревно-топляк. Что-то мягкое коснулось его щеки, и Твилли отмахнулся, решив, что это мертвая птица.

Но нет, то была рука Дези. Твилли открыл глаза. Как странно: тепло, Дези его обнимает, слышно, как бьется ее сердце.

— Все хорошо, — сказала Дези.

— Да. — Твилли почувствовал на лбу легкий поцелуй.

— Ты дрожишь.

— Значит, вот что такое сны.

— Я принесу тебе еще одеяло.

— Нет, не уходи.

— Хорошо.

— Не хочу, чтобы ты уходила.

— Ладно.

— Никогда.

— Я...

— Подумай об этом. Пожалуйста.

Дом был темен и тих. Сигнализация не включена. Палмер Стоут вошел, окликнул Дези и нашарил выключатель. Заглянул в спальню, в гостевые комнаты, на веранду, обошел весь дом. Жены не было, и Стоут разозлился. Ему не терпелось рассказать о последней выходке похитителя и показать собачью лапу в коробке из-под кубинских сигар. Хотелось заставить Дези вспомнить все до мельчайших подробностей об этом ненормальном, который украл Магарыча. И пусть бы рассказала все садисту — дикобразу-наемнику Роберта Клэпли, который выследит похитителя. И прикончит.

— Я хочу, чтобы он сдох!

Палмер Стоут взглянул на себя в зеркало ванной. Ну и видок! Глаза ввалились, лицо выпачкано, спутанные пряди мокрых от пота волос. В ярком свете ванной был заметен и след на подбородке от косметической операции.

— Хочу, чтобы он сдох! — вслух повторил Стоут, чтобы услышать, как жестоко это звучит. Он в самом деле желал, чтобы этого человека убили... грохнули, кокнули, убрали, замочили — как это называется у парней типа мистера Гэша? Говнюк-молокосос заслуживает смерти, потому что влез в сделку ценой двадцать восемь миллионов долларов, которую так искусно сдирижировал Стоут, похитил добродушного Магарыча и использует его для вымогательства, да еще испоганил отношения Палмера с женой. Стоут точно не знал, в чем дело, но с тех пор, как Дези пообщалась с похитителем, она ведет себя странно. Вот вам: половина одиннадцатого, а ее нет дома. Миссис Палмер Стоут нет дома!

Он прошел в кабинет и сел на свой трон среди чучел рыб и зверей со стеклянными глазами. Набрал по телефону особняк губернатора и потребовал, чтобы его соединили с Диком Артемусом. Лакей по имени Шон (прекрасно! обычная шестерка!) сообщил, что губернатор лег пораньше, и его нельзя беспокоить. Сие означало, что Дик Артемус где-то дерет Лизу Джун Питерсон или еще кого из своих помощниц с тремя именами, участниц женских клубов. Взглянув на сигарную коробку, Стоут решил, что посылка с лапой заслуживает личной беседы с губернатором Флориды. Дик Артемус просто обязан знать, что похититель не угомонился. Нужно напомнить губернатору о необходимости скорейшего запрета строительства моста и передачи информации в газеты, чтобы прочел ворюга.

Но юный усердный Шон стоял на страже покоя патрона и не стал соединять с прелюбодействующим экс-торговцем «тойотами».

— Как твое полное имя, сынок? — прогремел в трубку Палмер Стоут.

— Шон Дэвид Галлахер.

— И тебе нравится служить в особняке губернатора, так? Гляди, одно мое слово, и ты снова окажешься в сраной пиццерии, где будешь раздавать салаты. Усек, парнишка?

— Я сообщу губернатору о вашем звонке, мистер Стоут.

— Уж будь любезен, дружок.

— И еще передам от вас привет отцу.

— Да? И кто же твой папаша?

— Джонни Галлахер. Исполняющий обязанности спикера законодателей.